Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу
лучше на
бумаге?
— Это Сорокина с дочерью заезжала и привезла мне деньги и
бумаги от maman. Я вчера не мог получить. Как твоя голова,
лучше? — сказал он спокойно, не желая видеть и понимать мрачного и торжественного выражения ее лица.
И выбрать вместо этого что же? — переписыванье
бумаг, что может несравненно
лучше производить ничему не учившийся кантонист!» И еще раз дал себе названье дурака Андрей Иванович Тентетников.
— Я уж знала это: там все
хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой
бумаги! — продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой
бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем.
Такие добавления к науке нравились мальчику больше, чем сама наука, и
лучше запоминались им, а Томилин был весьма щедр на добавления. Говорил он, как бы читая написанное на потолке, оклеенном глянцевитой, белой, но уже сильно пожелтевшей
бумагой, исчерченной сетью трещин.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и
бумаги переписывать, — почерк у него —
хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
Вот эссенция моих вопросов или,
лучше сказать, биений сердца моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на
бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
«Зачем ему секретарь? — в страхе думал я, — он пишет
лучше всяких секретарей: зачем я здесь? Я — лишний!» Мне стало жутко. Но это было только начало страха. Это опасение я кое-как одолел мыслью, что если адмиралу не недостает уменья, то недостанет времени самому писать
бумаги, вести всю корреспонденцию и излагать на
бумагу переговоры с японцами.
Им сказано, что
бумага к вечеру будет готова и чтоб они приехали за ней; но они объявили, что
лучше подождут.
Ужасны были, очевидно, невинные страдания Меньшова — и не столько его физические страдания, сколько то недоумение, то недоверие к добру и к Богу, которые он должен был испытывать, видя жестокость людей, беспричинно мучающих его; ужасно было опозорение и мучения, наложенные на эти сотни ни в чем неповинных людей только потому, что в
бумаге не так написано; ужасны эти одурелые надзиратели, занятые мучительством своих братьев и уверенные, что они делают и
хорошее и важное дело.
— Уж позволь мне знать
лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его
бумаги, а я, не имея квартиры, отнесла ей. А у ней в ту же ночь сделали обыск и взяли и
бумаги и ее и вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
После этой сцены Привалов заходил в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они не могли попасть в прежний
хороший и доверчивый тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из
бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
Лицо Марьи Алексевны, сильно разъярившееся при первом слове про обед, сложило с себя решительный гнев при упоминании о Матрене и приняло выжидающий вид: — «посмотрим, голубчик, что-то приложишь от себя к обеду? — у Денкера, — видно, что-нибудь
хорошее!» Но голубчик, вовсе не смотря на ее лицо, уже вынул портсигар, оторвал клочок
бумаги от завалявшегося в нем письма, вынул карандаш и писал.
— Как, ваше превосходительство,
бумаги его сгорели! чего ж вам
лучше? — в таком случае извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие.
Это было через край. Я соскочил с саней и пошел в избу. Полупьяный исправник сидел на лавке и диктовал полупьяному писарю. На другой лавке в углу сидел или,
лучше, лежал человек с скованными ногами и руками. Несколько бутылок, стаканы, табачная зола и кипы
бумаг были разбросаны.
Школы в селе не было, но большинство крестьян было грамотное или,
лучше сказать, полуграмотное, так как между крестьянами преобладал трактирный промысел. Умели написать на клочке загаженной
бумаги: «силетка адна, чаю порц: адна ище порц.: румка вотки две румки три румки вичина» и т. д. Далее этого местное просвещение не шло.
— Господин следователь, вам небезызвестно, что и в казенном доме, и в частном есть масса таких формальностей, какие существуют только на
бумаге, — это известно каждому. Я сделал не хуже не
лучше, чем все другие, как те же мои предшественники… Чтобы проверить весь инвентарь такого сложного дела, как громадные промысла, потребовались бы целые годы, и затем…
— Мы люди необразованные, — говорил он упавшим голосом, — учились на медные гроши… С нас и взыскивать нечего. Пусть другие
лучше сделают… Это ведь на
бумаге легко разводы разводить. Да…
Лучше велите дать мне перо и
бумаги, я здесь же все вам напишу» (Пушкин понял, в чем дело).
Вы знаете, как мужчины самолюбивы, — я знаю это понаслышке, но, как член этого многочисленного стада, боюсь не быть исключением [из] общего правила. Про женщин не говорю. Кроме
хорошего, до сих пор в них ничего не вижу — этого убеждения никогда не потеряю, оно мне нужно. Насчет востока мы многое отгадали: откровенно говорить теперь не могу, — когда-нибудь поболтаем не на
бумаге. Непременно уверен, что мы с вами увидимся — даже, может быть, в Туринске…
— Чем человека посылать, поди-ка
лучше ты, Коко, — сказал он мне. — Ключи лежат на большом столе в раковине, знаешь?.. Так возьми их и самым большим ключом отопри второй ящик направо. Там найдешь коробочку, конфеты в
бумаге и принесешь все сюда.
— Кучер кучеру там какому-то рассказывал, — перебил, передразнивая Кирьяна, Макар Григорьев. — А ты вот бумаги-то
лучше, что привез, подай барину.
— Что пустяки какие, — умрете, да в дугу кто-то начнет гнуть. Все вы вздор какой-то говорите. Позовите
лучше Кирьяна к себе и примите от него
бумаги; я его нарочно привел с собой!
Он хотел вечер
лучше просидеть у себя в номере, чтобы пособраться несколько с своими мыслями и чувствами; но только что он поприлег на свою постель, как раздались тяжелые шаги, и вошел к нему курьер и подал щегольской из веленевой
бумаги конверт, в который вложена была, тоже на веленевой
бумаге и щегольским почерком написанная, записка: «Всеволод Никандрыч Плавин, свидетельствуя свое почтение Павлу Михайловичу Вихрову, просит пожаловать к нему в одиннадцать часов утра для объяснения по делам службы».
В губернии Имплев пользовался большим весом: его ум, его
хорошее состояние, — у него было около шестисот душ, — его способность сочинять изворотливые, и всегда несколько колкого свойства, деловые
бумаги, — так что их узнавали в присутственных местах без подписи: «Ну, это имплевские шпильки!» — говорили там обыкновенно, — все это внушало к нему огромное уважение.
— А не
лучше ли было бы рассмотреть этот доклад после, в Петербурге? — протестовал Евгений Константиныч при виде целой дести исписанной
бумаги. — Мы на досуге отлично разобрали бы все дело…
— «Ты наш, ты наш! Клянися на мече!» — не помню, говорится в какой-то драме; а так как в наше время мечей нет, мы поклянемся
лучше на гербовой
бумаге, и потому угодно вам выслушать меня или нет? — проговорил князь.
Для того чтобы заказ
лучше удержался в его памяти, вы можете взять листик
бумаги, карандаш и разграфленную линейку и начертить все размеры, надписав: длина, ширина, толщина.
— Довольно, Кириллов, уверяю вас, что довольно! — почти умолял Петр Степанович, трепеща, чтоб он не разодрал
бумагу. — Чтобы поверили, надо как можно темнее, именно так, именно одними намеками. Надо правды только уголок показать, ровно настолько, чтоб их раздразнить. Всегда сами себе налгут больше нашего и уж себе-то, конечно, поверят больше, чем нам, а ведь это всего
лучше, всего
лучше! Давайте; великолепно и так; давайте, давайте!
— Все. То есть, конечно, где же их прочитать? Фу, сколько ты исписал
бумаги, я думаю, там более двух тысяч писем… А знаешь, старик, я думаю, у вас было одно мгновение, когда она готова была бы за тебя выйти? Глупейшим ты образом упустил! Я, конечно, говорю с твоей точки зрения, но все-таки ж
лучше, чем теперь, когда чуть не сосватали на «чужих грехах», как шута для потехи, за деньги.
Я
лучше чистой
бумаги пожертвую…
Шелковников начал докладывать языком служебной
бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сделать закладку новых зданий… Рабочие и мастера наняты по
хорошим ценам. Наплыв заказов так велик, что побуждает как можно скорее приступить к работам.
Лучше продать себя, чем просить милостыню!» Приняв какое-то новое решение, Елена подошла к своему столику и вынула из него лист почтовой
бумаги.
— В этих
бумагах мы что понимаем? — Люди темные; а нам бы рекомендацию
лучше чью-нибудь! — повторяла все свое хозяйка.
Василий. Да вот бумага-то на столе! Только вы от
хорошей зря не рвите! А я, что ж, я уйду. (Уходит.)
— Из
бумаг вам
лучше всего купить хмуринские акции, — отвечал он.
Агния. Ответила, только на словах. Зачем вы, говорю, письма пишете, коли не умеете? Коли что вам нужно мне сказать, так говорите
лучше прямо, чем бумагу-то марать.
Охота у него большая, и я знаю, что он скоро начнет марать
бумагу, но я буду держать его на вожжах, как можно дольше: чем позже начнет сочинять мой Телемак, тем
лучше.
Я читал их и просто изумлялся, как это небольшие листки
бумаги могут содержать в себе столько молодости, душевной чистоты, святой наивности и вместе с тем тонких, дельных суждений, которые могли бы сделать честь
хорошему мужскому уму.
Артамонова очень удивила дерзкая затея городского головы, но он подписал
бумагу, уверенный, что это будет неприятно брату, Мирону, да, наверное, и Воропонов получит
хороший выговор из Петербурга: не суйся, дурак толстогубый, не в своё дело, не заносись высоко!
— Конечно,
лучше к следствию, — подтвердил стряпчий и нюхнул, отвернувшись в сторону, табаку, причем одну ноздрю зажал, а в другую втянул всю щепотку, а потом, вынув из бокового кармана
бумагу, подал ее исправнику, проговоря: «Вопросные пункты». Исправник некоторое время переминался.
Служил он — и не мог понять, зачем это
бумаги пишутся; не понявши же, ничего
лучше не нашел, как выйти в отставку и ничего не писать.
Я хотел выезжать пораньше, так куда! Хозяин предложил, не
лучше ли уже нам и отобедать у него? Совестно было огорчить отказом, и я остался. Завтрак и обед кончился; я приказал запрягать. Хозяин пришел проститься; я благодарил его в отборных выражениях, наконец, обнял его, расцеловал и снова благодарил. Только лишь хотел выйти из комнаты, как хозяин, остановя меня, сказал:"Что же, батюшка! А по счету?" — и с этим словом подал мне предлинную
бумагу, кругом исписанную.
Мигачева. Все-таки интересно, помилуйте! (Рассматривая
бумагу). Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам
лучше!
— Мы с вами вот как сделаем
лучше. Нате вам четвертушку
бумаги, а здесь, в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что-нибудь особенно интересное, а потом закройте
бумагой и прижмите по углам кнопками. Я даю вам честное слово, честное слово писателя, что в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой бумажке и не буду глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пишите. Я нарочно уйду, чтобы вам не мешать.
— Если вы дадите мне
бумаги и чернил, то я сейчас напишу доктору, моему
хорошему знакомому, чтобы он побывал у вас, — сказала она, краснея. — Доктор очень
хороший. А на лекарства я вам оставлю.
Столыгин взял лучшее перо и несколько дрожащей рукой подписал. Думать надобно, что первая
бумага была очень красноречива и вполне убеждала в необходимости подписать вторую. Предводитель, прощаясь, сказал Столыгину, что он искренно и сердечно рад, что дело кончилось келейно и что он так прекрасно, как истинный патриот и настоящий христианин, решился поправить поступок, или,
лучше, пассаж.
Как только, бывало, он покажется, штабные сейчас различали, если он намолился, и тогда в
хорошем расположении, и все
бумаги несли, потому что, намолившись, он добр и тогда все подпишет.
— „Тем
лучше; но возвращаться не нужно, я велю другому доложить глупые
бумаги твоего генерала“.
Куницын. Ей-богу, уж не знаю чем. Всего
лучше поищите у ней в
бумагах паспортов этих на французскую подданную Эмилию Журдан и бельгийца Клямеля.